Первая пресс-конференция нового генерального секретаря НАТО Йенса Столтенберга ожидаемо не принесла сенсаций. Практически все упомянутые им цели и приоритеты Альянса на обозримое будущее были определены еще на сентябрьском саммите в Уэльсе.
Вместе с тем, первая речь нового генерального секретаря все же заслуживает внимания хотя бы в силу постоянно меняющегося международного контекста в области безопасности. Поскольку международная среда способна корректировать политику блока, по-новому расставлять акценты и при необходимости изменять угол зрения на конкретные события и проблемы, задача первого лица организации состоит в артикуляции обновленной позиции и получении обратной связи от общественности.
Смещение фокуса НАТО в сторону задач по обеспечению коллективной обороны блока и его членов, как и нарастающая усталость Брюсселя и Вашингтона от затянувшего украинского кризиса, все больше склоняют политические круги США и стран ЕС к неохотному признанию нового статус-кво на европейской континенте.
Хотя пока подобная точка зрения и не озвучивается публично.
Речь, таким образом, может идти о прощупывании почвы для возобновления диалога между НАТО и Россией, причем не только по украинской проблеме, но и по будущей архитектуре европейской и международной безопасности как таковой. С учетом нарастающей нестабильности на Ближнем Востоке в регионе Леванта, неопределенность нынешнего статуса России в системе натовских координат представляется руководству блока крайне неудобным обстоятельством. Более того, сами лидеры НАТО не готовы долго мириться с подобным положением вещей.
В этом плане интервью Й. Столтенберга, в котором не исключалась возможность созыва встречи в рамках Совета Россия-НАТО, может служить определенным индикатором готовности блока к продолжению диалога с Москвой даже в весьма непростых условиях.
Безусловно, что подобное допущение вряд ли может означать возврат к прежней формуле «докрымского» партнерства, формировавшегося между Россией и НАТО по меньшей мере с 1997 года в духе политики ограниченного вовлечения России в западное сообщество безопасности.
На сегодняшний день более вероятной представляется выработка новой формулы вынужденного сотрудничества в традициях «разрядки» или хельсинского процесса 1970-х годов.
Фактически, для России и НАТО остается открытой возможность возвращения к некоему аналогу сосуществования, при котором конфликтующими сторонами признается необходимость сотрудничества во имя мира в Европе, но при этом исключаются иллюзии относительно «стратегических партнерств» и «новых качеств» отношений в обозримом будущем.
По всей вероятности, именно подобную перспективу и допустил Йенс Столтенберг, упомянувший о двух встречах, проведенных по линии Совета Россия-НАТО с начала кризиса на Украине.
На практике подобное взаимодействие в стиле «горячей линии» образца «холодной войны» вряд ли способно обещать многое. Вероятнее всего оно будет сведено к политическим консультациям лишь по наиболее острым как для Москвы, так для и Брюсселя вопросам – по сути, вопросам «войны и мира». В то же время прежнее декларативно партнерское многоформатное сотрудничество по самому широкому кругу тем, начиная от «новых вызовов» и заканчивая общественной дипломатией, будет либо минимизировано, либо свернуто на неопределенный срок.
Вместе с тем, сама возможность сохранения хотя бы ограниченно консультационной модели взаимодействия все же позволит при наличии политической воли с обеих сторон обеспечить условия для их мирного соседства (сосуществования) в духе политического реализма. И в этом аспекте фактор личности нового генсека НАТО также может сыграть немаловажную роль.
Обусловленный временем постепенный уход с европейской авансцены так называемых еврооптимистов (Жозе Мануэля Баррозу, Кэтрин Эштон), и возвышение на ней фигур европрагматиков (Жан Клода Юнкера, Федерики Могерини) меняет личностную компоненту формируемых в ЕС и НАТО политических курсов.
При всей свойственной евро-чиновникам высокого уровня «фирменной» фразеологии о ценностях демократии, новые главы ЕС и НАТО, по-видимому, более трезво оценивают направленность и заданность основных векторов мировой политики, экономики и процессов в сфере безопасности. Пока они не стремятся воздвигать стойкие идеологические препятствия на пути сотрудничества руководимых ими организаций с «неудобными» партнерами из Москвы, Пекина или Тегерана.
Напротив, даже строго лимитированное и дозированное сотрудничество с т.н. «не-Западом» для самого Запада воспринимается сегодня как весьма важное для решения целого комплекса международных проблем или, по меньшей мере, недопущения их разрастания.
В этом смысле фигура Йенса Столтенберга, имеющего шансы стать координатором новой «восточной политики» НАТО, вопреки многим прогнозам пессимистов, все же дает некоторые поводы для ограниченной нормализации российско-западных отношений, хотя отнюдь и не гарантирует ее.
Прошедшие в Канаде парламентские выборы и победа на них Либеральной партии означает предстоящие изменения в американо-канадских отношениях: от решения одних проблем до возникновения противоречий - по другим. Бывший Госсекретарь США Киссинджер выразил свою точку зрения в отношении конфликта в Сирии и оптимальной, по его мнению, политики Вашингтона в отношении него: эксперт выдвигает непопулярное решение дилеммы о том, кого считать "меньшим злом" - Асада или ИГИЛ. Происходящие во внутриполитической жизни США события все более ощутимо чувствуют на себе влияние набирающей ход предвыборной гонки.
Глобальная конкуренция идей и ценностей выносит на повестку дня вопросы о границах государственного суверенитета, но не в привычном политико-географическом смысле, а в сфере информации, культуры, науки и образования.
На Украине создают Национальную гвардию - на базе внутренних войск и добровольцев, которыми, очевидно, станут боевики Майдана. В России экспертное сообщество и медиа нередко оценивают это как создание кулака действующей киевской власти. Эти оценки, по всей видимости, оправданы.
Курильский вопрос — тема острая и для японцев, и для русских. Территориальные уступки США, Норвегии и Китаю, совершенные Россией в последние десятилетия, прошли практически незаметно для общества. С Курильскими островами все иначе. Сами японцы своими постоянными требованиями сделали очень много для того, чтобы в России острова воспринимали не как несколько клочков земли в Тихом океане, а как вопрос принципа, как военный трофей, отдать который было бы бесчестьем.