(перевод с английского)
На прошлой неделе я посетил Москву. Я прибыл 8 декабря в 16.30 – как раз в это время в Москве темнеет. Светлеет сейчас не раньше 10 утра: так называемые, «черные дни» - в отличие от «белых ночей». Привыкших к жизни вблизи от экватора такое соотношение темной и светлой части суток вгоняет в тоску. Это стало первым напоминанием о том, что ты здесь не просто иностранец, к чему я привык, но находишься в чуждой среде.
В Москве три аэропорта, и мы прилетели в самый дальний из них от центра – Домодедово, который является главным международным аэропортом, поэтому дорога до центра столицы с учетом пробок заняла больше часа. В городе ведутся масштабные ремонтные и строительные работы, что свидетельствует о процветании, по крайней мере – в столице, хотя и заметно замедляет дорожное движение.
Не успели мы приехать, как сразу же начали обсуждать актуальные события последних дней. Нас встречал российский аналитик, который в прошлом провел достаточно большое время в США и гораздо лучше разбирается в американский жизни, чем я – в российской. С этой точки зрения, он был идеальным гидом, который объяснял мне свою страну и в котором чувствовался патриот, каковым он и является. Пока мы добирались до Москвы, мы достаточно подробно обсудили основные темы.
Из общения с ним, а также российскими экспертами по большинству регионов мира – в лице студентов МГИМО, и многими, насколько я понимаю, обычными россиянами (то есть не связанными с государственными учреждениями, занимающимися международной и экономической политикой) я начал понимать, что действительно волнует Россию. Основные темы, которые интересуют россиян были ожидаемы, однако приоритет, который придается тем или иным проблемам, стал для меня откровением.
Экономические ожидания россиян
Я думал, что экономические проблемы России представляют главную озабоченность для людей. Обесценивание рубля, снижение цен на нефть, замедление экономического развития и влияние Западных санкций – все это, по представлению Запада, оказывает сокрушительное влияние на российскую экономику. Однако говорили люди не об этом. Снижение курса рубля повлияло на планы россиян в отношении их поездок за границу, однако люди только недавно начали ощущать на себе последствия этих факторов, в частности – из-за инфляции.
Однако есть еще одна причина относительного спокойствия людей по поводу экономической ситуации. Об этом говорили не только правительственные чиновники, но и отдельные граждане – поэтому на это стоит обратить особое внимание: россияне считают экономические трудности нормальным, обычным для себя, а процветание – неким исключением. Люди всегда ждут того, что это процветание закончится – и вернется застой.
Россия переживала тяжелейшие времена в 1990-е гг. в период президентства Бориса Ельцина, впрочем, как и при других правителях, начиная еще с царской России. И тем не менее, несмотря на это, по замечанию некоторых мои собеседников, россияне одерживали победы в войнах, когда победа была необходима, и им удавалось прожить достойную жизнь. Процветание последних 10 благополучных лет подошло к концу – это не стало неожиданностью, и Россия готова это пережить. Правительственные чиновники говорили это с неким вызовом, и, мне кажется, они не шутили. В центре обсуждений был вопрос санкций, и главной идеей моих собеседников было показать, что эти санкции не заставят Россию изменить свою политику в отношении Украины.
Сила России – в способности переносить трудности, которые бы сломили другие государства.
Мои собеседники также отмечали, что россияне, как правило, поддерживают свое руководство в ситуации внешней угрозы – хорошее оно или плохое. Поэтому, ожидать, что санкции, какими бы жесткими они ни были, заставят Москву отступить – не следует. Вместо этого, Россия ответит своими санкциями: какими именно – не пояснялось, но, как можно предположить, они могут выразиться в замораживании счетов западных компаний, работающих в России, и ограничении ввоза сельскохозяйственной продукции из Европы. Речи о прекращении поставок газа в Европу не шло.
Если это действительно так, то американцы и европейцы обманывают себя на счет эффективности санкций. Строго говоря, я сам сомневаюсь в необходимости применения санкций. С учетом выше сказанного, в разговорах с моими российскими собеседниками я увидел ситуацию с другого угла: санкции демонстрируют «болевые пороги» США и Европы. Санкционная политика реализуется с целью ударить по больным точкам, с напряженностью в которых Запад не может справиться. Санкции вводятся против разных субъектов – и их последствия в каждом случае свои.
У меня сложилось впечатление, что мои собеседники в России не лукавили. Их доводы объясняют, почему ужесточение санкций в сочетании со снижением цен на нефть, экономические спады и другие факторы не сказались на ослаблении российских позиций, как предполагалось. Согласно достоверным данным результатов социологических опросов, президент Владимир Путин продолжает пользоваться широкой поддержкой. Увеличивается ли его популярность пропорционально экономическому спаду, влияет ли ситуация на российскую элиту только финансово, но не морально, - это другой вопрос. При этом для меня главным уроком, который я, вероятно, извлек в ходе своего пребывания в России (вероятно – ключевое слово), заключается в том, что россияне реагируют на экономическое давление иначе, чем люди на Западе, и известный слоган известной президентской кампании «Все дело в экономике» ("It's economy, stupid") - не применим для России.
Украинский вопрос
Гораздо жестче звучала позиция в отношении Украины. Украинский кризис воспринимаются как результат анти-российской политики Запада, а противодействие России со стороны администрации Барака Обамы считается пропагандистской кампанией, нацеленной на то, чтобы заставить всех верить, что Россия – агрессор. Высказывались два основных аргумента. Во-первых, Крым исторически был частью России, и, в соответствии с договором, на его территории находилась значительная часть российских вооруженных сил. Вторжения не было – было просто закрепление того положения, которое уже и так существовало. Во-вторых, мои собеседники горячо настаивали на том, что Восточная Украина населена русскими, которые, как и в других государствах, должны быть наделены значительной степенью автономии. Один из экспертов привел в пример Канадскую модель с ее статусом Квебека, демонстрируя, что на Западе реализуется идея региональной автономии для этнически отличных регионов внутри стран, при этом западные государства высказывают возмущение тем, что Россия пытается делать то, что у них считается нормой.
Огромную важность для россиян имеет вопрос Косово с точки зрения того, что позиция Москвы не была принята в расчет, а также потому, что он создал прецедент. По прошествии лет после того, как пало сербское правительство, угрожавшее безопасности албанцев Косово, Запад признал независимость этой территории. По мнению россиян, произошло изменение границ, хотя никакой угрозы Косово не существовало. Россия была с этим не согласна, однако Запад сделал это, так как имел возможность. Россия считает, что Запад перекроил границы Сербии и теперь не имеет права препятствовать изменению карты Украины.
Я не говорю о том, кто прав, а кто – виноват, не потому, что я не вижу разницы между этими двумя случаями, но потому, что в истории далеко не всегда проблемы решаются на основе моральных принципов. Российская позиция в отношении Украины для меня прозвучала как необходимость стратегического буферного государства, без которого для России возникнет серьезная угроза – если не сейчас, то в будущем. Так, Наполеон и Гитлер в свое время потерпели поражение, не сумев преодолеть российскую «стратегическую глубину».
Я попытался представить американский стратегический подход.
Политика США на протяжении последнего века была направлена на реализацию единственной цели: недопущение появления какого-либо гегемона, в распоряжении которого были бы западноевропейские технологии и капитал, а также российские ресурсы, в том числе человеческие.
США вмешались в Первую мировую войну в 1917 году, чтобы препятствовать гегемонии Германии, то же произошло и в ходе Второй мировой войны. В Холодную войну США стремились не допустить гегемонии России. В этом - последовательность американской стратегии на протяжении века.
США вынуждены с большой осторожностью относиться к возможности появления любого гегемона. В этой связи опасения касательно усиления России представляются напоминанием о Холодной войне, что небезосновательно. Как некоторые мои собеседники подчеркивали, экономическая слабость не всегда означает слабость в военном плане или внутриполитическую разобщенность. В этом я с ними согласился, подчеркнув, что именно поэтому США вполне обоснованно выражают обеспокоенность в связи с деятельностью России на Украине. Если России удастся утвердить свое влияние на Украине – к чему это может привести? Россия обладает военной и политической мощью, которая может начать распространяться и на Европу. Поэтому вполне рациональным желанием для США и, по крайней мере, некоторых европейских государств является утверждение своего присутствия на Украине.
Когда я изложил это видение одному высокопоставленному чиновнику из российского МИДа, он сказал, что совершенно не понимает, о чем идет речь. Я думаю, он вполне осознает геополитические императивы российской политики в отношении Украины, однако императивы США, реализуемые в американской внешней политике на протяжении века, по его мнению, слишком глобальны, чтобы применять их на Украине. Вопрос не в том, что он видит украинские события со своего угла: для России в целом Украина представляется первостепенной проблемой, а то видение американской стратегии, которое я излагал, видится абстрактным и не связанным с непосредственной действительностью. США автоматически реагируют на то, что в их представлении является активной внешней политикой России, при этом Россия считает, что она не нападает, а обороняется. По мнению представителя МИДа, опасения США касательно российского стремления к гегемонии являются слишком необоснованными и притянутыми и поэтому не заслуживают внимания.
На встречах с ведущими специалистами МГИМО я испробовал другой подход и попытался объяснить, что Россия поставила президента США Барака Обаму в неловкое положение в случае Сирии. Обама не собирался вмешиваться, когда на сирийской территории было использовано химическое оружие – потому что это было трудно с военной точки зрения, а также потому, что в случае свержения Башара Асада страна оказалась бы в руках суннитских джихадистов. Я подчеркнул, что у США и России – схожие интересы, и в ответ на попытку России представить это так, что Путин заставил Обаму отступить, ставя его в неловкое положение, США вмешались на Украине. Честно говоря, мне казалось, что мое объяснение с точки зрения геополитики гораздо более понятно и логично, чем этот аргумент, но я решил попробовать объяснить через него. Обсуждение происходило за ужином, но в спорах и объяснениях поесть едва удалось. Я пришел к выводу, что могу отстаивать свою позицию в логике геополитики, но то, как мои собеседники мастерски использовали знание запутанной политики администрации Обамы, мне и не снилось.
Будущее отношений России и Запада
Гораздо более важным был вопрос о том, что будет дальше. Логично встает вопрос, перекинется ли украинский кризис на страны Балтии, Молдову и Кавказ. Этот вопрос я задал представителю МИДа. Он несколько раз настойчиво повторил, что украинский кризис не выйдет за границы страны. То есть, насколько я понял, ни российских волнений в балтийских странах, ни беспорядков в Молдове, ни боевых действий на Кавказе – не будет. Мне показалось, он не лукавил. Россия и без того находится на пределе: необходимо разрешить украинскую проблему, справиться с санкциями – насколько страна вообще готова пережить экономические проблемы. У Запада есть ресурсы для того, чтобы одновременно решать несколько кризисов, России же необходимо сдержать кризис на Украине.
Россию устроит некая автономия русских регионов Восточной Украины, но какая степень этой автономии – судить не мне. России нужен значительный жест, чтобы показать, что она защищает свои интересы и отстаивает свою важность. Аргумент о том, что во многих странах существуют регионы с автономной системой управления, звучит убедительно.
Однако история показала, что значение имеет сила, и Запад пользуется своей силой, чтобы надавить на Россию. Очевидно, однако, что нет ничего опаснее, чем ранить медведя – лучше его умертвить. Но умертвить Россию, как показывает опыт, – не так просто.
Я вернулся из России с двумя выводами. Во-первых, позиции Путина гораздо более устойчивы, чем я предполагал. В целом, это не играет большой роли: президенты приходят и уходят. Но это напоминание о том, что те факторы, которые могут привести к отставке лидера западного государства, не влияют на положение российского главы. Во-вторых, Россия не планирует никакой агрессивной кампании. Но здесь я пребываю в большем затруднении – не потому, что Россия хочет куда-то вторгнуться, но потому, что люди часто не предполагают того, что может произойти, и реакция их может быть непредсказуемой для них самих. В этом и заключается опасность сложившейся ситуации: не в том, что предполагается предпринять, а в том, что произойдет неожиданно – как для других, так и для России.
Вместе с тем, мой общий подход остался неизменным. Что бы Россия ни предпринимала в отношении других стран, Украина для нее сохраняет фундаментальную стратегическую важность. Даже если восточные территории получат статус автономии, для России будут чрезвычайно важны отношения остальной части Украины с Западом. Как бы сложно Западу ни было понять это, в российской истории буферные зоны играли основополагающую роль: буферные государства спасали Россию от западных вторжений. Россия хочет добиться договоренностей о том, чтобы Украина оставалась, по меньшей мере, нейтральным государством.
Для США, любая сила, нарождающаяся в Евразии, автоматически вызывает жесткую реакцию, истоки которой коренятся в вековой истории. России сложно это понять, но почти полвека Холодной войны сделали США гиперчувствительными к любой возможности усиления России. На протяжении последнего века США занимались тем, чтобы не допустить объединения Европы под единым, враждебным началом. То, что Россия намерена осуществить, и то, чего опасаются США - это совершенно разные вещи.
В США и Европе не могут понять, чего опасается Россия. Россия не понимает, чего опасаются, в особенности, США. Опасения обеих сторон реальны и вполне обоснованы.
Это не проблемы взаимного непонимания между странами, а столкновение внешнеполитических императивов.
Все существующие в мире благие намерения, коих не так много, не способны решить проблемы, возникающие между двумя великими державами, стремящимися защитить свои интересы, для чего каждая из них вынуждена заставить другую чувствовать себя под угрозой. Я многое узнал в ходе своего визита, но не узнал, как решить сложившуюся проблему, помимо того, что, по крайней мере, каждая из сторон должна понимать опасения и озабоченности другой стороны, даже если не могут гарантировать, что им ничего не угрожает.
Совершенно очевидно одно – этот визит доказывает укрепление «всеобъемлющего стратегического партнерства» между нашими странами. При этом говорить о формировании некоего российско-китайского союза совершенно неуместно – сближение Москвы и Пекина определяется сонаправленными, но не совпадающими векторами развития.
Визит азербайджанского президента в Исламскую республику Иран стал знаковым политическим событием. Алиев и Роухани провели первые двусторонние переговоры на высшем уровне после снятия антииранских санкций и достижения компромисса между Ираном и Западом. Переговорная повестка дня была весьма насыщенной. Однако значение прошедшего визита не ограничивается одним лишь официальным дипломатическим форматом.
Вооруженный конфликт в Афганистане продолжается около сорока лет с разной степенью интенсивности, но какого-либо выхода из него в обозримой перспективе не просматривается. В 2016 году в стране произойдут события, способные определить не только ее будущее, но и повлиять на ситуацию во всем регионе. В октябре состоятся парламентские выборы, которые должны пройти по новому избирательному законодательству, а также впервые за долгое время соберется совет старейшин племен — Лойя джирга.
Тактика действий российских войск в Крыму в марте 2014 года вызвала в западной прессе и среди профессиональных наблюдателей дискуссию о «новой стратегии гибридной войны», которую якобы освоила и применяет Россия. Наблюдатели указывали на «размывание» очертаний военного конфликта и вовлечение в него невоенных средств, которые не имеют прямого отношения к классическому военному противостоянию. Однако похоже, что зарубежные эксперты поспешили выдать российским войскам авансы, которые те пока не заслужили.
«Внешняя политика» - аналитическое агентство, которое позволяет частным лицам и специалистам государственных и бизнес-структур правильно понимать логику международных процессов и трезво оценивать и прогнозировать политические риски. В отличие от СМИ, материалы "ВП" формируют целостное понимание проблемы и позволяют принимать решения.