Приднестровье - постсоветский Западный Берлин?

В приднестровском конфликте появилась дополнительная интрига. 21 мая 2015 года Верховная Рада Украины приняла решение о денонсации межправительственного соглашения о транзите российских военных через украинскую территорию в Приднестровье (с формально-правовой точки зрения непризнанная республика является частью Республики Молдова). Но и это еще не все. Депутаты высшего законодательного органа власти Украины проголосовали за отмену целого пакета документов, регламентирующих вопросы материально-технического снабжения Оперативной группы российских войск (ОГРВ) и миротворцев.

От Киева не отстает и Кишинев. После решения украинского национального парламента именно аэропорт молдавской столицы остается единственным «окном» для связи российских военных с «большой землей». Однако молдавские власти требуют, чтобы Москва уведомляла их о приезде своих солдат и офицеров на приднестровскую территорию за месяц. При этом, начиная с октября прошлого года, из Молдавии уже были депортированы порядка 100 военнослужащих РФ.

Стоит заметить также, что в Кишиневе силы ОГРВ не рассматривают, как миротворцев. Эта группа видится, как нежелательное иностранное присутствие, сдерживающее «европейский выбор» Молдавии и поощряющее сепаратистские устремления жителей на левом берегу Днестра.

Напомню, что Оперативная группа является правопреемницей 14-й общевойсковой армии советских, а потом российских вооруженных сил. Она была создана 1 июня 1995 года на базе реформирования прежней армейской структуры. Что же касается миротворческого формата, то сама операция на Днестре начала реализовываться на основе Соглашения о принципах мирного урегулирования конфликта (1992). В ней принимают участие 400 российских миротворцев (это порядка 400 человек), а также миротворцы, представляющие конфликтующие стороны (Молдавию и непризнанную ПМР) и военные наблюдатели от Украины. И хотя попытки разрушить статус-кво в приднестровском мирном процессе предпринимались неоднократно (и они многократно усилились в прошлом году), Кишинев пока что не решился на то, чтобы отказаться от Соглашения 1992 года. Как бы то ни было, а изоляция российских военных в Приднестровье усилилась. Насколько оно опасно для российских интересов? И какое противоядие будет искать Москва?

В течение последней недели новости о решении Верховной Рады Украины интерпретируются многими СМИ (и в РФ, и в соседних странах), как политическая сенсация. Между тем, если и говорить об этом событии, как об экспромте, то об экспромте подготовленном. Речь, в данном случае не о сговоре или действиях какой-то группы лиц, а об определенной логике политического процесса. Приднестровский конфликт по целому ряду параметров выделяется среди других постсоветских противостояний. Одной из особенностей процесса мирного урегулирования на Днестре было наличие двух гарантов - России и Украины. Присутствие Киева в качестве второго гаранта наряду с Москвой многим казалось определенным противовесом для устремлений Кремля. Однако, оно выглядело логичным с учетом того, что чуть больше 28% населения Приднестровья составляют этнические украинцы, а сама непризнанная ПМР в отличие от Абхазии или Южной Осетии не имела общей границы с РФ, зато делила с Украиной общий рубеж в 405 км. Более того, до 2006 года Москва и Киев в целом успешно взаимодействовали на приднестровском направлении. Украина не устраивала обструкций плану Дмитрия Козака в 2003 году, а мирные предложения третьего украинского президента Виктора Ющенко (2005) российская дипломатия даже в целом поддержала.

Первым тревожным звонком стали события 2006 года, когда Киев и Кишинев предприняли изменения существовавших на тот момент правил внешнеэкономической деятельности Приднестровья. Фактически гарантированное Тирасполю право на самостоятельность в экономической сфере в марте 2006 года было ликвидировано. Между тем, этим значение тех событий не ограничилось. Приднестровская территория стала тогда впервые после «заморозки» конфликта в 1992 году ареной посреднического конфликта Киева и Москвы. К счастью, девять лет назад это не вышло за рамки экономики и риторики.

И совсем к иным последствиям привели события 2014 года. Второй майдан и неконституционная смена власти в Киеве спровоцировали «русскую весну» и военно-политическое вмешательство Москвы в Крыму (что привело к изменению статуса полуострова) и в Донбассе. На Украине это было воспринято, как агрессия со стороны соседнего государства. При этом в Киеве ПМР воспринимали, как некий форпост российского влияния (хотя, повторюсь, до 2006 года, а затем и после ухода «оранжевой власти» в 2010 году и стремились проводить в отношении республики более аккуратную и сбалансированную линию). Как следствие, рост оборонных настроений и практические действия, нацеленные на изоляцию Приднестровья. Были предприняты попытки усилить пограничные пункты пропуска и отгородить республику специальным оборонительным рвом. Помимо этого уже в марте 2014 года (то есть по горячим следам Крыма) всем гражданам РФ мужского пола в возрасте от 18 до 65 лет (имеющим постоянное место жительство в пределах ПМР) было отказано в поездках на Украину. По словам местных жителей, единичные исключения делаются. Они касаются, как правило, семейных поездок и визитов, связанных с особыми событиями (лечение, похороны и другие схожие случаи). В этом плане обращение к такому сюжету, как российский военный транзит был лишь вопросом времени. В конце мая дошла очередь и до него.

Тем паче, что на фоне нерешенности других проблем данная акция выглядит, как демонстрация национального единства, патриотизма и решимости противостоять «стране-агрессору».

Она не получает (и, скорее всего, не получит) какого-то осуждения со стороны западных партнеров Украины. Скорее наоборот, будет рассматриваться в контексте «ресоветизации» и противостояния «имперским устремлениям» Кремля.

Сегодня российские дипломаты говорят о нарушении Киевом (а также и Кишиневом) определенных договоренностей и ломке имеющегося статус-кво. Наверное, в любых других обстоятельствах такая аргументации была бы принята (и если не была бы поддержана, то и не вызвала бы встречной критики). Но сегодня это весьма проблематично, так как не только Украина, но и весь Запад считает РФ нарушителем международного правопорядка (прежде всего, Будапештского меморандума и Большого российско-украинского договора). И хотя страны БРИКС (и тем более союзники России по ЕАЭС) не подвергают обструкции позиции РФ, они не признают и нового статуса Крыма. Максимум на данном этапе - это готовность премьер-министра Индии Нарендры Моди принять в составе российской делегации руководителя Республики Крым в составе РФ Сергея Аксенова. Вопрос в данном случае не в том, кто прав или категорически не прав в данной ситуации. Таков набор параметров, с которыми приходится иметь дело.

Но какой может стать реакция Москвы на действия Киева и Кишинева? Диапазон ответных мер гипотетически может быть широк, начиная от повышения ставок и пересмотра статуса Приднестровья до перевода ситуации в военно-технический формат без излишней политизации и как крайний вариант «сдача» ПМР. Начну с последнего, тем паче, что данная версия уже много лет озвучивается всякий раз, когда у Москвы возникают трудности на Днестре. Между тем, уход РФ, равно как и полюбившаяся многим публицистам «теория размена» выглядит маловероятной. Во-первых, потому, что не дает никаких гарантий того, что данная «сдача» станет последней.

Уход с Днестра не остановит девятый вал требований «вернуть Крым» или прекратить «оккупацию» Абхазии с Южной Осетией.

Во-вторых, никаких мыслей о признании «нашего Крыма» в обмен на уступки в других частях бывшего СССР у Вашингтона и Брюсселя нет и в помине. По крайней мере, они не присутствуют в публичном пространстве. Ибо их присутствие со всей неизбежностью означало бы признание постсоветского пространства сферой особого интереса России, что в свою очередь поставило бы вопрос об ограниченности американской глобальной гегемонии. На сегодня более очевидной представляется развилка, обозначенная двумя высшими представителями российского министерства иностранных дел. С одной стороны, возможный пересмотр статуса ПМР в случае изменения нейтрального статуса Молдовы (Сергей Лавров), а с другой - присоединение Приднестровья к Молдавии как «особого района» (Григорий Карасин). И все это на фоне заявлений Владимира Путина о необходимости сохранении имеющегося формата «5+2».

Таким образом, обозначен коридор (или веер) возможностей в зависимости от развития динамики конфликта в ту или иную сторону. В этом контексте усиление изоляции Приднестровья - вещь неприятная, но не фатальная. Ту же проблему комплектования ОГРВ можно решить за счет местного населения, обладающего российскими паспортами, а опыт «холодной войны» (снабжение Западного Берлина со стороны США по воздуху) также может оказаться востребованным на новом историческом витке.

Проблема, таким образом, может быть переведена в военно-технический формат без педалирования самой острой темы - статусной, решение которой неизбежно повысит градус конфронтации России с Западом.

Там склонны считать любое изменение статус-кво со стороны РФ не реагированием, а неким планом по укреплению сферы влияния в Евразии, и, как следствие, готовы жестко реагировать. Насколько такое мнение обосновано, а насколько является предметом искусственный фобий - отдельный дискуссионный вопрос. Но оно - сегодняшняя политическая данность, которую невозможно игнорировать. Но если не актуализировать самую острую проблему, то от наращивания социальных обязательств перед «российским форпостом» Москва уйти не сможет. Сейчас это кажется одним из ближайших последствий нарастающей изоляции Приднестровья.

Впервые опубликовано на сайте Центра политических исследований Политком.ru