Осень 2014 года стала водоразделом в течении украинского кризиса. Это позволяет подвести его промежуточные итоги и оценить геополитические последствия для России.
Цели российского руководства в сложившейся внутри и вокруг Украины ситуации с самого начала сводились к побуждению заданных контрагентов к открытому диалогу по всему спектру проблемных вопросов «общего соседства». Москва стремилась доказать Западу, и в первую очередь Европейскому Союзу, что его односторонняя стратегия «мягкой интеграции» и нормативного включения стран Восточной Европы в орбиту своего влияния не является ни реалистичной, ни оптимальной. Без учёта российской позиции не удастся сформировать устойчивую конфигурацию в этом региональном пространстве, равно как и на европейском континенте в целом.
Общий интерес в стабилизации Украины должен был стимулировать европейские столицы к поиску совместных с Россией моделей урегулирования конфликта или даже механизмов внешнего управления страной, на основе которых впоследствии могли быть выстроены механизмы сотрудничества панъевропейского масштаба.
При таком подходе Украина выступала не столько целью, сколько средством реализации главной задачи европейской политики России – стимулирования Евросоюза к системному компромиссу или, проще говоря, большой сделке в Европе. Поэтому процесс урегулирования кризиса, по замыслу, должен был открыть новые возможности для согласования подходов и совместного вовлечения ключевых внешних игроков. Этим объясняются официальные приоритеты Москвы в вопросе внутренней организации украинского государства, не претерпевшие изменений с начала мая, – сохранение территориальной целостности Украины без Крыма, обеспечение в той или иной форме защиты интересов русского населения страны, децентрализация власти в направлении федеративного устройства и поддержание внеблокового статуса. По большому счёту, декларируя подобные приоритеты, Россия давала понять Западу, что готова пойти на некоторые уступки во «внутреннем» аспекте украинского кризиса ради достижения приемлемого компромисса во «внешнем».
Однако, масштаб поставленных задач явно не соответствовал масштабу развернувшихся кризисных процессов, стремительное развитие которых привело к повышению геополитических ставок практически до неприемлемого уровня и поставило российское руководство перед выбором между полноценным прямым столкновением с Западом и критическими уступками, равноценными отказу от защиты своих интересов в Восточной Европы вообще.
При этом Запад применяет в отношении России ту же тактику, которая в 2012-2013 годах относительно успешно использовалась по отношению к правительству Виктора Януковича, – сочетание нарастающего комплексного политического и экономического давления с сохранением возможности компромисса, правда на гораздо менее выгодных для России условиях. Расчёт делается на то, что неготовность к открытому столкновению и стремление зафиксировать хоть какой-нибудь компромисс заставит конкурента соглашаться с предложенными условиями, какими бы невыгодными они ни были. Проще говоря, Запад держит перед Россией «приманку» в виде перспективы возвращения к докризисному статус-кво в двусторонних отношениях, добиваясь принятия ею нового баланса сил в Восточной Европе как данности.
Российская тактика в данных обстоятельствах также отличалась двойственностью – с одной стороны, Москва неоднократно заявляла о нежелании переходить к открытой конфронтации и разрыву связей с западным миром, а с другой, полностью принять предложенные условия и отказаться от задекларированных приоритетов украинского урегулирования она тоже не может, в первую очередь по репутационным соображениям. Как следствие, российская дипломатия в последние месяцы пошла по пути частичных уступок в отдельных внутренних аспектах урегулирования, не отходя, тем не менее, от своих принципиальных позиций. Это позволило запустить переговорный процесс и достичь предварительных договорённостей между сторонами на условиях стабилизации текущей линии фронта в Донецке и Луганске. Параллельно обозначился некоторый прогресс в диалоге с Евросоюзом в виде отсрочки временного применения Соглашения об ассоциации Украины с ЕС и наметившихся контуров возможных договорённостей в газовом вопросе.
Однако, если оценить ситуацию объективно, данная тактика принесла весьма неоднозначные результаты. Россия пошла на уступки в двух принципиальных вопросах, составляющих, по сути, основные её рычаги влияния на Киев – в вопросах полноценного оформления проекта Новороссии и отмены режима свободной торговли СНГ. Также очевидно явное смягчение акцентов в газовом вопросе. Но эти уступки не способствовали достижению поставленных задач ни во внутреннем, ни во внешней аспектах украинского урегулирования.
Во внутреннем аспекте зафиксирована временная конструкция с до сих пор не утверждённым особым порядком самоуправления отдельных районов Новороссии. Она не позволяет поставить вопрос о дальнейшей децентрализации власти в стране, не говоря уже о её федерализации. Защита прав русского населения в условиях прогрессирующей радикализации и милитаризации украинского общества не может быть даже вынесена на повестку дня, не говоря уже о конкретных формах её реализации. Внеблоковый статус фактически уже сейчас является фикцией, а его юридическая отмена – исключительно вопрос времени, и судя по всему, недолгого.
Во внешнем аспекте положение не намного лучше. Уступки в вопросах внутреннего устройства украинского государства позволили выработать временные договорённости с Европейским Союзом в наиболее проблемных вопросах, но это договорённости не могут ни предотвратить новое обострение кризиса, ни стать основой для пресловутого системного компромисса и формирования новой модели взаимодействия в Европе. Строго говоря, в обоих аспектах мы имеем дело с временными решениями стратегических проблем, на деле означающими их консервацию, причём консервацию в совершенно невыгодном для России варианте, в котором возможности для перевода процесса в конструктивное русло не предусмотрены. В минских договорённостях не содержится никаких положений о дальнейшем «инклюзивном конституционном процессе», решение об отсрочке имплементации торговых положений Соглашения об ассоциации прямо отметает возможность пересмотра его содержания, а намечающиеся газовые договорённости не снимают спорных вопросов, для решения которых были поданы соответствующие иски в Стокгольмский арбитраж.
Если же посмотреть на ситуацию в более широком контексте, то вырисовывается ещё более неутешительная картина.
Процессы, развернувшиеся на европейском континенте под влиянием украинского кризиса, привели к ощутимым сдвигам в его политической структуре, способствуя кристаллизации в ней двух конфликтных комплексов, вокруг которых формируется новая геополитическая конфигурация, по крайней мере на ближайшие месяцы.
На континентальном уровне это - конфронтация между Россией и Западом, движущие силы которой не исчезнут даже в случае достижения сторонами временного тактического компромисса. На региональном уровне это российско-украинская конфронтация, которая за прошедшие месяцы приобрела собственные идеологические и практические рамки, и потому не может рассматриваться как механическая производная от конфронтации с Западом.
Структурные эффекты этой региональной конфронтации довольно значительные. Во-первых, благодаря высокому уровню напряжения и волатильности при относительно небольших затратах, она уже существенным образом деформирует сложившийся баланс в восточной части континента и генерирует более весомые структурирующие импульсы, чем действующие интеграционные механизмы. Конкуренция интеграционных проектов, составляющая до недавнего времени квинтэссенцию политических процессов в Восточной Европе, отходит на второй план на фоне прямой военно-политической конфронтации.
Во-вторых, отсутствие формальных обязательств Запада в отношении Украины номинально отмежёвывает этот конфликтный комплекс от общей динамики взаимодействия между Россией и западными структурами, благодаря чему последние получают возможность, с одной стороны, осуществлять непрямое давление на Россию, не подвергая себя дополнительным рискам, а с другой, вести с ней многоаспектный торг не за счёт собственных позиций или преимуществ, а за счёт уступок в украинском вопросе, которые, к тому же, Запад не может полностью гарантировать.
В-третьих, замыкая Россию в этой региональной конфронтации, Запад ограничивает многие оперативные возможности её европейской политики, заставляя Москву расходовать ресурсы в борьбе за удержание существующих позиций, а не за их усиление. Причём это касается не только позиций в европейской системе в целом, а и в отношении ближайшего геополитического окружения. Поэтому в некотором смысле можно сказать, что российско-украинская конфронтация в Восточной Европе канализирует наиболее неудобные для Запада риски в региональную плоскость, расширяя тем самым поле для манёвра и манипуляций в диалоге с Россией.
По большому счёту, такая конфигурация двойной или двухуровневой конфронтации – классическая геополитическая ловушка, которую Россия позволила себе навязать.
Эта ловушка чревата рисками и для европейской стороны, поскольку управляемость данной конфигурации очень условна, но для России она чрезвычайно опасна, если не сказать губительна. Прежде всего потому, что ограничивает возможности и эффекты любых кооперативных инициатив, и служит мультипликатором любых конфликтных импульсов. Отсутствие признанных и зафиксированных формальных обязательств создаёт гораздо более взрывоопасную ситуацию, порождая у всех сторон ложные ожидания и автоматически повышая градус напряжённости.
Конечно, угрозы, исходящие от данной конфигурации, могут казаться менее острыми, если рассматривать её как промежуточную стадию на пути к более стабильной и приемлемой модели. Однако, логика переговорного процесса, запущенного в конца августа, говорит об обратном. В её русле вырабатываются договорённости, призванные несколько снизить конфронтационную динамику на континентальном уровне, но при этом способствующие дальнейшему закреплению и усугублению региональной конфронтации. Причём практика выполнения пока не даёт оснований утверждать, что эта логика приносит хотя бы ожидаемые ограниченные результаты – при всех уступках России в вопросах украинского урегулирования степень западного давления на неё пока никак не уменьшилась.
Поэтому приходится констатировать, что при сохранении текущих тенденций описанная модель двойной конфронтации может приобрести признаки структурной основы панъевропейского пространства как минимум в краткосрочной перспективе.
Руководитель миссии ОБСЕ на месте катастрофы Малазийского боинга под Донецком Майкл Бокиркив свидетельствует, что на месте крушения наблюдатели не нашли частей противо-воздушной ракеты. Но на фюзеляже самолета обнаружены многочисленные отверстия от снарядов авиационной пушки (multiple gun fire holes).
Большое значение для двусторонних отношений имеет традиция взаимодействия, унаследованная от времен холодной войны. В научной среде и дипломатическом корпусе обеих стран все еще хватает тех, кто хорошо помнит те времена. Это предельно ответственные люди, понимающие к чему может привести настоящий конфликт России и США. Вопрос в том, будут ли столь же ответственны те, кто придет им на смену.
Президентский указ об ужесточении миграционной политики вызвал волну протестов внутри США и негодование внешнеполитических ведомств других стран. Настороженность вызвали сообщения о недружественном характере переговоров Трампа с мировыми лидерами по телефону. Изменение тональности российско-американских отношений осталось на таком фоне малозаметным.
Глобальная конкуренция идей и ценностей выносит на повестку дня вопросы о границах государственного суверенитета, но не в привычном политико-географическом смысле, а в сфере информации, культуры, науки и образования.